Страдания осиротевшей души
А теперь от внешней канвы событий вернемся к нашему главному герою – человеку – и попробуем выяснить, как он реагировал на происходящие вокруг изменения, как ощущал себя в новом мире. Благодаря многочисленным памятникам литературы мы можем заглянуть в его внутренний мир, хотя бы отчасти проникнуть в его мысли и эмоции.
Обратимся к Египту и Вавилонии – двум древнейшим цивилизациям-долгожителям, которые долгое время играли роль центров политической и культурной жизни в Средиземноморье и на Ближнем Востоке. Только во второй половине I тыс. до н.э. они утратили самостоятельность, оказавшись сначала под властью персов, потом – греков, а после них – римлян и парфян. В Египте и Вавилонии мифоритуальная культура умирала медленно, вместе с самими цивилизациями, и это дает возможность проследить за теми трансформациями, которые происходили в сознании ее носителей [91].
Даже в ту эпоху, когда цивилизация делала свои первые шаги, человек уже заметно отличался от своего недавнего предшественника – человека первобытного. Под покровом глубокой и все еще очень архаической религиозности прорастал индивидуализм и эгоизм, не нуждавшийся более в ощущении слияния с Природой.
Начальные этапы жизни египетской цивилизации, по наблюдениям исследователей, отмечены подъемом энергии, жаждой деятельности и достижений, сознанием победы над материальными силами, пионерским духом великих свершений – первых успехов в новом направлении развития общества. И это было естественно для людей, которые обуздали Нил и построили в безводной пустыне великую пирамиду Гизы, состоящую из 2,5 млн. каменных глыб весом почти в 2,5 тонны каждая.
«Человек довлел самому себе. Боги? Да, они существовали где-то там, и – в этом можно было не сомневаться – они создали этот отличный мир, но мир был хорош потому, что человек был сам себе хозяин и не нуждался в постоянной поддержке богов», – так характеризует общее умонастроение египтян в эпоху Древнего царства известный египтолог Дж. Уилсон [92].
Материальный успех, наследуемая собственность и высокое социальное положение – таковы были показатели хорошей жизни и высшие ценности, о чем многократно говорилось в древнеегипетских поучениях, адресованных младшему поколению. Египтяне в полной мере наслаждались жизнью, никогда не забывая при этом о смерти, но переносили в загробный мир свое представление о той веселой и энергичной жизни, какую вели в мире земном: «загробный мир казался таким же веселым, замечательным и преуспевающим, как и этот» [93]. Богатство и высокий статус давали уверенность в успешности жизни загробной, поскольку только богатый имел средства для постройки гробницы, сохранения своего тела с помощью мумификации, постоянных заупокойных служб и жертвоприношений. Гробницы – мостики между двумя мирами были испещрены фресками, изображающими материальное изобилие и земные удовольствия, ожидающие их владельцев на том свете: сценки пиров, охоты, рыбной ловли, сбора урожая.
В Вавилонии также господствовал принцип активного удовольствия как главной цели существования. Конечно, чтились не только ценности материальные, но и мудрость, героизм, миролюбие, справедливость и верность слову. И все-таки на первый план выступает долголетие, здоровье, наличие детей-наследников и богатства, открывающего доступ к разнообразным наслаждениям. Ориентация на успех и материальное благополучие еще не разрушала полностью, но начинала подтачивать коллективистские нормы поведения. Некоторые исследователи полагают, что даже в шумерском обществе – по крайней мере, в какой-то его части – важнейшим движущим стимулом стало соперничество, которое временами могло преобладать над кооперативностью [94]. Мировоззрение постепенно приобретало эгоцентрические черты [95]. Это проявлялось даже в отношениях с богами. В вавилонской литературе часто подчеркивалась ничтожность человека в сравнении с силами богов, в каком-то смысле эти фразы стали общим местом. И в то же время человек всегда находился в центре их внимания: «Великие боги, олицетворявшие космические силы, постоянно оказывались вовлеченными в повседневные дела людей: они словно только тем и занимались, что карали, предостерегали, спасали и награждали своих ничтожных тварей» [96].
Человек, соблюдающий все положенные правила и совершающий жертвоприношения, считал, что он вправе ожидать и даже требовать награды. Ее отсутствие казалось вопиющей несправедливостью. Обращения к оракулам, астрологам, ворожеям, исполнение магических обрядов было широко распространено в древних цивилизациях, но имело уже иные, по сравнению с эпохой первобытности, цели. Различия здесь очень тонкие, едва заметные, тем не менее, они важны. «Материальные», конкретные задачи ставились в таких случаях всегда, но архаический человек стремился с помощью магических или гадательных практик уловить биокосмические ритмы и связи, встроиться в них и усилить их мощь. Человек, вступивший в стадию «развитого эгоизма», «тщился своими действиями связать волю божества, привлечь его на свою сторону и использовать для достижения практических целей» [97].
Энергетический заряд наивного прагматического и жизнеутверждающего эгоизма через какое-то время стал иссякать. Особенно быстро это произошло в Вавилонии. В отличие от египтян вавилоняне рисовали загробный мир весьма мрачными красками. Это была обитель тьмы, где в унынии томятся умершие, не имея надежды на воскресение или новое рождение. Архаические представления о реинкарнации – «вечном возвращении» души, о единстве и бессмертии рода – ушли в прошлое, а новые – не появились. И в этом – причина глубочайшего пессимизма вавилонского мироощущения, хотя пессимизм сочетался с погоней за удовольствиями. Поскольку смерть являлась злом, все усилия были направлены на то, чтобы сделать жизнь как можно более долгой и приятной. «Ничто не дорого, кроме сладостной жизни» – гласит шумерская пословица.
И все-таки сознание конечности существования постоянно бросало тень сомнения на ценность всех человеческих деяний и радостей. Жители Вавилонии очень рано и очень остро столкнулись с самой главной, самой мучительной вечной проблемой человечества – тщетности, суетности желаний и неясности их конечной цели.
Эта проблема является стержневой в одном из шедевров вавилонской литературы – эпосе о Гильгамеше. Здесь закодированы все основные архетипические ситуации жизненного пути человека: подвиги, дружба, любовь и семейные радости. Но «путь героя» завершается безуспешной борьбой со смертью и поражением.
С течением времени ощущение непостижимости странно устроенного мира, бессмысленности и трагизма человеческого существования стали возрастать. Во II тыс. до н.э. появляются знаменитые вавилонские плачи – жалобы, обращенные к богам, создаются поэмы «Невинный страдалец» (XIII тыс. до н.э.) и, так называемая, «Вавилонская теодицея» [98]. Их герои поражены тем, что невинные разделяют участь злодеев или, еще хуже, терпят страдания и неудачи, в то время как злые и несправедливые торжествуют. Усиливаются сомнения в действенности ритуалов и заклинаний, в соблюдении предписаний, установленных богами. Боги делают что-то непонятное, и неясно, что они хотят от человека – так воспринимали происходящее вавилоняне. И это порождало неуверенность, страх и сомнения.
Точно так же и в мироощущение египтян прокрадывалась идея эфемерности социального успеха и материального благополучия. В научной литературе рост пессимизма в Египте и Вавилонии обычно объясняется внешними факторами: человек чувствовал себя все более дезориентированным в усложнившемся обществе, которое к тому же переживало смуты, нашествия кочевников, периодические распады централизованного государства. Конечно, эти трагические события усиливали ощущение, что привычный мир рушится в вихре захватов и насилия. Однако это, безусловно, не главное.
Внутренняя причина состояла в том, что человек впервые по-настоящему ощутил свое сиротство – оторванность от Природы и ее законов. И интуитивно уже стал осознавать, что предоставлен самому себе и обречен жить в «неправильном» мире, который создан его же эгоизмом.
Начались поиски других, более прочных идеалов. Египтяне и вавилоняне почти вплотную подошли к идеям греха и праведности, посмертного суда в загробном мире, где совершается воздаяние за хорошие и дурные деяния в земной жизни. Однако, в конце концов, все закончилось ностальгией по прошлым героическим временам, возрождением древнейших архаических культов и магических практик. Они так и не сумели оторваться от мифоритуальной культуры: оказавшись духовно беззащитными, переживали ее гибель долго и мучительно и в предчувствии скорого конца стремились лишь увековечить ее, сохранить для потомков [99].
Именно в эту трагическую эпоху, когда перед древними цивилизациями остро встала задача найти выход из экзистенциального тупика, в Вавилонии, приблизительно в XVIII в. до н.э. (эта датировка в известной мере условна и дискуссионна) произошло знаменательное событие – первое раскрытие каббалы. Первым каббалистом считается библейский Авраам, который обнаружил единую, управляющую мирозданием силу природы, разработал методику ее постижения и изложил эти знания в книге «Сэфер Ецира» («Книга Создания»). В ней показана связь между «нашим миром» и духовными мирами, а также способы, с помощью которых осуществляется высшее управление.
Новые идеи не получили широкого распространения и поддержки в Вавилонии, поэтому, согласно легенде, Авраам с довольно многочисленной группой своих учеников, покинул страну, обреченную на духовную стагнацию, и поселился в Палестине. Такого рода «уход», согласно А. Тойнби, – закономерное явление: «творческое меньшинство», не имеющее возможности реализовать свои идеи в обществе, временно должно изолироваться от него с тем, чтобы накопить творческий потенциал, а затем, в нужный момент, когда складываются благоприятные условия, происходит «возвращение» [100]. Так сложилась историческая судьба каббалы: преемником Авраама стал Моисей, автор Торы, в которой более подробно описана структура духовных миров и их воздействия на человека. Однако эти знания даны в закодированном виде, поэтому, несмотря на широкую доступность Торы, ее истинный смысл был открыт только для посвященных. Каббалистические идеи получили резонанс позднее, в Осевое время, когда общество в большей степени созрело для их усвоения.
Между тем погибающая мифоритуальная культура увлекала за собой в могилу некоторые древнейшие цивилизации, которым не удалось перейти к новому восприятию мира. Но другие именно в этой точке разлома совершили духовный прорыв, который положил начало следующей великой трансформации – революции Осевого времени.
[91] О распаде мифоритуальной культуры в Месопотамии и Египте см. также: Пелипенко А.А. Дуалистическая революция… С. 120-144.
[92] Уилсон Дж. Египет: ценности жизни // Франкфорт Г., Франкфорт Г.А., Уилсон Дж., Якобсен Т. В преддверии философии. Духовныеисканиядревнегочеловека. СПб., 2001. С. 125.
[93] Там же. С. 128.
[94] Kramer S.N. Rivalry and Superiority: Two Dominant Features of the Sumerian Culture Pattern // Men and Cultures. Selective Papers of the Fifth International Congress of Anthropological and Ethnological Sciences. Philadelphia, 1960. P. 287-291.
[95] Jacobsen Th. The Treasures of Darkness. A History of Mesopotamian Religion. New Haven, L. P. 163.
[96] Клочков И.С. Духовная культура Вавилонии: человек, судьба, время. М., 1983. С. 126.
[97] Там же. С. 127.
[98] «Вавилонская теодицея» (оправдание Бога) – условное название, которое дали поэме современные исследователи.
[99] Тураев Б.А. Египетская литература. М., 2000. С. 223-242. Перепелкин Ю.Я. История Древнего Египта. С. 428-429.
[100] Тойнби А. Постижение истории. М., 1991. С. 283.