Религии спасения «желания власти»
Апогей Осевой революции совпал с тем временем, когда эпоха древности близилась к завершению. Рубеж, отделивший ее от средневековья, был ознаменован Великим переселением народов. Начиная со II в. н.э. на необозримых пространствах Евразийского континента – от Китая до Римской империи – пришел в движение пестрый мир варварских племен. Массовые миграции шли с Востока на Запад. Под натиском воинственных кочевников одна за другой рушились могущественные империи Древнего мира.
В V в. на территории Западной Римской империи появились варварские королевства, а в 476 г. был низложен последний римский император. В Китае на рубеже II-III вв. пала империя Хань, а в начале IV в. в Поднебесную хлынули кочевые племена, которые, как и на Западе, стали создавать свои царства и мини-империи. В VI в. на севере Индии под ударами гуннов-эфталитов погибла империя Гуптов, простиравшаяся от Аравийского моря до Бенгальского залива. Лишь некоторые крупные государства – Сасанидский Иран и Византия – не слишком пострадали и сумели устоять в вихре варварских нашествий.
Так бурно и трагично начинался очередной, третий этап развития эгоизма, когда доминантой стало желание власти и славы. Создание мировых империй, о которых шла речь в предыдущей главе, было лишь предвестием будущих грандиозных перемен – переформатирования мирового пространства. Все средневековье прошло под знаком имперских завоеваний, масштабы которых неуклонно возрастали.
Византия – наследница Римской империи – в эпоху расцвета располагалась на трех континентах, ее общая площадь составляла около 1 млн кв. км, многонациональное население – 30-35 млн человек. В VII в., одновременно с появлением ислама, начался расцвет и территориальная экспансия молодой исламской цивилизации. В VIII в. под властью Арабского халифата оказались земли от Испании до Северной Индии и Северной Африки. В XIII в. турки-сельджуки, выходцы из Центральной Азии, создали в Малой Азии Османское княжество, которое вскоре стало одной из ведущих мировых держав. Западная Европа с трудом сдерживала ее натиск: в 1529 г. османские войска разорили Вену. На исходе средневековья, в XVII в., три исламских государства: Османская империя, Персия и империя Великих Моголов в Индии, возникшие после распада Арабского халифата, – держали под своим контролем широкий территориальный «пояс», протянувшийся от границ Австрии и Марокко до Китая, подножия Гималаев и Бенгальского залива.
Сходные процессы разворачивались в степях Евразии: в XIII в. стремительную экспансию начали монголы, нанося сокрушительные удары по главным центрам цивилизаций Востока и Запада. Империя Чингисхана, размеры которой превышали все известные доселе империи, охватила большую часть Евразийского континента: Китай, всю Центральную Азию, Иран, Поволжье, Древнюю Русь. Последний великий монгольский завоеватель Тимур, или Тамерлан (1370-1405), также создал обширную, хотя и недолговечную державу. Империи формировались и в Западной Европе. Впервые имперскую идею воплотил в жизнь король франков Карл Великий, короновавшийся в 800 г. в Риме, что давало ему право считать новое государство преемником Римской империи. Впоследствии в Европе одержала верх другая тенденция – к образованию национальных государств, хотя в новое время она компенсировалась созданием гигантских колониальных империй.
Прорывы Осевого времени, таким образом, не могли изменить ход истории, приостановить развитие эгоизма – оно продолжалось и шло по предустановленному пути. Это не означало, конечно, что достижения «духовной революции» пропали втуне. Сила их воздействия была достаточно велика и вместе с тем ограничена и искажена соединением с эгоистическими свойствами. Этим объясняются многие особенности и противоречия средневековья – эпохи кровавых завоеваний и мирного распространения религий, их соперничества, насаждения веры огнем и мечом, крестовых походов, жестоких религиозных войн, ужасов инквизиции, расправ над инакомыслящими и смертельных схваток из-за толкования тех или иных фраз из Писания.
Осевое время сформировало совершенно особый тип «человека религиозного», который стал главным героем средневековья и начал сдавать свои позиции под натиском секуляризации только в XVIII-XIX вв., да и то не везде, а преимущественно на Западе. Неважно, насколько чиста была его вера и насколько твердо он придерживался заповедей, важно, что он идентифицировал себя с той или иной религией – был, прежде всего, православным, католиком, конфуцианцем или мусульманином и в соответствии с этим делил мир на «своих» и «чужих». Русский крестьянин, который тайком совершал языческие обряды и не понимал языка богослужения, исправно ходил в церковь и совершенно искренне считал себя христианином, а всех остальных, в том числе и католиков – «басурманами». И точно так же истинно верующими считали себя рыцари-тамплиеры, уничтожавшие «сарацин», и инквизиторы, которые затем сжигали на кострах тех же тамплиеров.
Нельзя сказать, что альтруистический закон, приоткрывшийся человечеству в идее заповеди «возлюби ближнего», был совершенно забыт, однако он слишком часто попирался в реальной жизни, на практике. Поэтому неслучайно на протяжении всего средневековья постоянно возникали религиозные движения, призывавшие вернуться к изначальной чистоте веры, очистить ее от «мирской скверны».
Каким же образом складывалась дальнейшая судьба религиозных учений в «миру», в обществе, среди людей, которые «отрабатывали» третью стадию эгоизма? Эмоциональный накал, присущий кульминационным, «пиковым» моментам Осевого времени, когда умирали старые и рождались новые религии, не мог держаться долго. Духовное брожение постепенно успокаивалось, страстный порыв к духовному совершенствованию входил в рамки разумного, утрачивая первоначальный максимализм. Фаза бурного, взрывного роста сменялась фазой экстенсивного развития: откровения основоположников религиозных учений систематизировались и превращались в догматы, вырабатывались организационные формы религиозной деятельности, утверждались культы и обряды.
Благодаря этому новые религии все глубже проникали в сознание масс, становились органичной частью жизни общества, оказывали влияние на хозяйственную деятельность, обычаи, этику, политику и право, даже на военную стратегию, как было, например, в Китае. Религиозные ценности утверждались как нормативы, закладывали основы разнообразия различных культурно-цивилизационных традиций, которые сохранялись почти неизменными на протяжении многих столетий, а в некоторых странах существуют и возрождаются и в наши дни.
Но при этом происходила «рутинизация» религий: стихия личных религиозных переживаний ограничивалась строгими регламентациями, ежедневным соблюдением определенных действий, которые надлежало совершать в определенное время. Молитвы, посещение богослужений, отправление религиозных празднеств и т.д. – все это стало частью повседневной жизни миллионов людей, независимо от того, насколько крепка была их вера и насколько глубоко они понимали ее суть.
Став достоянием социума, религия неизбежно должна была вступать в «диалог» и с обществом, и с государством. В разных цивилизациях он происходил по-разному, но всегда вел к тем или иным преобразованиям, видоизменениям первоначальной формы религиозного учения.
Необходима и неизбежна была адаптация к массовому сознанию, сложные идеи приходилось упрощать, а слишком завышенные требования заменять на более приемлемые. Так, на IV буддийском соборе, который был созван по инициативе правителя Кушанского царства (север Индии) Канишки, буддизм разделился на две ветви: Хинаяну (Малая Колесница) и гораздо более популярную и распространенную Махаяну (Большая Колесница). Махаяна, в отличие от раннего буддизма, предлагала «широкий путь» к спасению, доступный для больших масс мирян. Идя навстречу верующим, абстрактную и трудно постижимую идею нирваны (пустоты) дополнили представлениями о рае и аде – ее преддверии, предназначенном для простых смертных, не достигших высшего просветления. Еще одним нововведением было учение о бодисатвах – посредниках и заступниках человеческого рода: стоя на пороге Нирваны, они из альтруистических соображений остаются на земле и помогают людям.
Точно так же христианская церковь была вынуждена время от времени идти на уступки пастве. Отношения между народной культурой, в которой на протяжении всего средневековья сохранялись языческие традиции, и культурой «официальной», богословской, не сводились только к конфликтам и противоборству. Искореняя язычество, католичество, например, старалось «приручить» его и само испытывало ощутимое воздействие дохристианских верований и ритуалов. Поскольку церковь стремилась держать под контролем религиозную и нравственную жизнь прихожан, духовенству приходилось принимать в расчет народную культуру, находить общее смысловое поле и принимать идущие от нее импульсы. В определенной мере культ святых был «навязан» народом, который нуждался в сверхъестественных помощниках, поэтому к святым относились, прежде всего, как чудотворцам – вопреки официальной доктрине. Потребностями паствы, очевидно, объясняется появление в XII-XIII вв. в Европе идеи чистилища: благодаря этому смягчалась резкая оппозиция ада и рая и увеличивалась надежда на спасение души [104].
Еще более сложно складывались отношения с государственной властью. Религии Осевого времени не были привязаны к какому-либо государству, а в большинстве случаев – и к определенному народу. Не только мировые, но и так называемые национальные религии распространялись далеко за пределы стран, где впервые возникли, объединяли представителей разных национальностей общностью веры. В сфере влияния конфуцианства, которое стало государственной религией в Китае, оказались Япония, Вьетнам, Корея. Буддизм, вытесненный на своей родине индуизмом, распространился по всей Юго-Восточной Азии, Тибету, нашел благодатную почву в Китае и других странах Дальнего Востока. Западная Европа, Византия и Россия образовали христианский мир, который после раскола церквей в XI в. разделился на православный и католический регионы. Влияние ислама охватило Ближний Восток, Северную Африку, часть Индии, Средиземноморье.
Религии и возникавшие на их основе культурные традиции чаще всего оказывались гораздо более устойчивыми и долговечными, чем структуры власти. Именно они стали важнейшей силой, которая интегрировала общество и регулировала социальную жизнь. Конечно, эта сила не могла полностью устранить социальные конфликты, избавить от внешних и внутренних потрясений. Но, когда государство слабело и разрушалось, религии помогали укрепить правопорядок и социальную стабильность, сохранить цивилизационную самобытность.
Вспомним историю еврейского народа, который на протяжении многих столетий был лишен государственности, однако сохранил свою культуру и цивилизацию. И это не единственный пример. В эпоху варварских завоеваний, когда пала Западная Римская империя, христианская церковь играла роль главного организатора, помогая преодолеть разруху и беспорядки, восстановить хозяйственную жизнь: вступала в переговоры с варварами, распределяла среди населения продовольствие, защищало слабых [105].
Государство, со своей стороны, прекрасно осознавало силу религии, а потому старалось ввести религиозные нормы в общество, но одновременно использовало их в своих целях. Очень интересна и показательна в этом отношении судьба конфуцианства. Учение не было принято при жизни его создателя, только во II в. до н.э. правители империи Хань, оценив по достоинству огромный консолидирующий потенциал конфуцианства, сделали его официальной религией. И этот высокий статус оно сохраняло до начала ХХ в., постепенно превращаясь в жесткую догму, обрастая многочисленными толкованиями и комментариями, которые сами по себе приобретали авторитет традиции. Конечно, были в Китае и оригинальные мыслители, которые творчески развивали идеи основоположника и создавали новые, оригинальные философские теории. Однако государство было заинтересовано совсем не в этом, оно старалось обеспечить стабильность и неприкосновенность официального конфуцианства – общепризнанной нормативной системы взглядов, «жесткой консервативной схемы, имевшей для любого случая заранее подготовленный ответ» [106], и, в общем, добилось немалых успехов, ограничив право размышлять и сомневаться. Конфуций хотел сплотить разобщенное враждующее общество, сделать власть гуманной и нравственной, повысить доверие к ней народа, превратить государство в «большую семью», где преданность и покорность будут органичны и естественны. А в результате реформированные, «подправленные» конфуцианские принципы служили для властей оправданием деспотизма, системы государственного крепостничества, всевластия и произвола бюрократии.
Такая ситуация была характерна не только для Китая. Государство, осознавая роль религиозной этики, чаще всего пыталось ее «узурпировать», приспособить для своих нужд, не слишком заботясь о духовной сути религии. В тех случаях, когда религии имели организованные формы в виде церкви, светская власть стремилась поставить ее себе на службу, подчинить своим интересам. Духовенство, в свою очередь, тоже не оставалось в стороне и могло очень активно включаться в политическую жизнь, оспаривая лидерство у монархов. В разных странах это соперничество приводило к разным результатам.
Например, в Византии еще в IV в. появилась идея симфонии – единства духовной и светской власти, которые должны действовать вместе, во имя одной цели. Но в действительности отношения церкви и государства были очень далеки от идиллических. Византийская церковь экономически и административно зависела от императоров и не сумела стать самостоятельной политической силой. Константинопольские патриархи периодически претендовали на руководящую роль в государстве, а императоры в ответ смещали их, как неугодных чиновников, отправляли в ссылку и даже казнили. Приблизительно так же обстояло дело в России, где церковь оказалась в подчинении у абсолютистского государства. А в эпоху Петра I произошло ее окончательное «огосударствление»: патриаршество было заменено Синодом и превратилось в одно из государственных ведомств. «Царство» победило «священство».
Сложно и драматично складывались отношения церкви и государства в Западной Европе: временные перемирия чередовались там с конфликтами и соперничеством. Борьба шла с переменным успехом: временами католической церкви приходилось признавать главенство светских владык, а временами, наоборот, папы римские вмешивались в государственные дела и даже в личную власть монархов, диктуя им свою волю. Однако такие победы, как правило, оборачивались моральным поражением: так, католическая церковь утрачивала свой духовный авторитет среди паствы, подвергалась критике за политические интриги, стремление к богатству и власти.
И все-таки моральные нормы религий спасения были важнейшим фактором, который сдерживал и контролировал развитие эгоизма, не давал ему выйти за пределы допустимого. Большую роль играли и традиции, ибо в традиционном обществе всегда преобладает ориентация на старину, на признанный авторитет обычая, на те нормы поведения, которые были приняты в древности. Оба эти фактора перестали действовать, когда человечество совершило переход на четвертую стадию эгоизма.