От «живой Вселенной» к механистической картине мира
«Экспериментальное естествознание Нового времени, – пишет известный специалист в области научного познания В.А. Лекторский, – могло возникнуть лишь в условиях определенного понимания природы и отношения к ней человека. Это понимание связано с возникновением особого типа цивилизации, которую можно назвать технологической» [120].
Новая картина мира была механистической: Вселенная уподоблялась часовому механизму, действующему точно и упорядоченно за счет слаженной работы всех деталей, а Бог – искусному часовщику, механику. Правила механики считались тождественными правилам Природы, поэтому получалось, что ее можно объяснить, исходя из устройства тех машин, что сделаны руками человека.
В наши дни представление о мире, который управляется законами механики, кажется наивным, даже примитивным, но в XVII-XVIII вв. оно давало импульс для бурного развития науки, естествоиспытательского эксперимента, математизации знания, выявления строгих причинно-следственных связей. И сделало возможным разрыв науки и с философией, и с религией.
Первая научная картина мира была простой и удобной, она основывалась на логике и фактах, которые подтверждались эмпирически. Сложное было сведено к ряду всеобъемлющих принципов, универсальных законов. И возникала убежденность в том, что мир упорядочен, а потому познаваем и управляем. «Все подвластно физике и механике, математика выражает естественный свет разума… из правильного мышления можно вывести правильное знание о реальности. Вот-вот мы получим о Боге и вечности такое же точное знание, как о любом феномене: все подвластно разуму, и сам Бог – источник этого разума… О Боге, мире и душе – языком и методом аксиом, теорем и лемм!» – таковы были умонастроения эпохи [121].
В действительности человек изучал лишь ту действительность, тот мир, каким он открывался творению, разрывающему связь с Творцом. Поэтому, несмотря на все достижения, механистическая картина мира в гораздо меньшей степени отражала сложность Космоса, которую интуитивно, на уровне инстинкта, почти физически ощущал древний человек. Уровень возросшего эгоизма придал жажде знания совершенно определенную направленность, подчинил ее себе, диктуя свои методы и цели постижения.
Такая картина мира утверждалась не без борьбы, причем борьба эта происходила в среде интеллектуалов, усилиями которых и осуществлялась «великая трансформация». Вернемся к Ренессансу – к эпохе, когда был нанесен первый мощный удар по средневековому мировосприятию. В те времена в сфере внимания гуманистов оказались неоплатонизм, учения Пифагора и орфиков, герметизм, магия и астрология. Важнейшее место в этом списке занимала каббала, особенно учитывая ее возможное влияние на неоплатоников, гностиков и герметиков. Еще в XIII в. в Испании один из крупнейших каббалистов Моше де Леон обнаружил «Книгу Зоар», которая была издана после его смерти. Через два столетия каббала оказалась в самом эпицентре бурной интеллектуальной жизни Европы и стала оказывать на нее заметное влияние. Каббалу знали и высоко ценили едва ли не все передовые мыслители той эпохи. Среди них были М. Фичино, Т. Кампанелла, Дж. Бруно, Пико делла Мирандола. Неудовлетворенные средневековыми представлениями о мире и человеке, они обратились к поискам некой изначальной универсальной религии – единому истоку всех более поздних известных религий. Заратустра (Зороастр), Моисей и Давид, Гермес Трисмегист, Пифагор и Платон стояли в одном ряду с христианскими богословами, поскольку их идеи, по мнению гуманистов, были вполне совместимы с христианством.
Пико делла Мирандола специально выучил древнееврейский язык, чтобы прочитать каббалу – откровение, которое он считал более древним, чем Ветхий Завет, и необходимым для его понимания и толкования [122].
Казалось бы, гуманисты не выходили за рамки традиционной для средневековья экзегезы, однако в действительности именно на этой основе разрабатывалось новое видение мира. Нарождающаяся наука в союзе с магией и эзотерическими учениями единым фронтом выступали против средневекового мировоззрения. Вселенная снова стала восприниматься как живое единое целое, населенное бесчисленными духами и энергиями, полное скрытых соответствий и симпатических связей между вещами [123].
Как следует оценивать тот факт, что каббала была раскрыта в столь важный, переломный для истории человечества момент? Правильное ее понимание и толкование в эту эпоху было невозможно. И дело не только в том, что гуманисты не имели должной подготовки и не располагали достаточным количеством текстов, переводов и комментариев, которые позволили бы им более глубоко проникнуть в содержание, например, «Книги Зоар». Кстати, к Моше де Леону попало, очевидно, не более 10% текста, записанного со слов рабби Шимона бар Йохая, так что «Книга Зоар» была известна лишь в отрывках. Главная причина недопонимания, которое впоследствии привело к появлению ложных учений, искажающих каббалу до неузнаваемости, связана с тем, что уровень ее постижения всегда определялся уровнем развития альтруистического свойства и эгоизма. Для гуманистов каббала была высшей наукой, «царицей наук», или «высшей магией» (в противовес простонародному вульгарному колдовству), открывающей глубинные законы мироздания. Но при этом основной целью ее изучения было вовсе не постижение альтруизма – главного Закона Природы, а управление миром. И магия, и каббала считались, прежде всего, инструментами, техническими средствами, позволяющими овладеть природой вещей. В центре одушевленной холистической Вселенной был поставлен маг, обладающий безграничными возможностями и управляющей ею в соответствии со своей свободной волей. И здесь уже проявлялся волюнтаризм, который спустя некоторое время развернется в полной мере, хотя акцент на самодовлеющую личность еще отчасти уравновешивался пафосом универсализма, «синтетичности». Поэтому неслучайно в современной науке именно в ренессансных теориях усматривают корни научной революции [124], ибо ее главная отличительная особенность – «новое направление воли» человека, нацеленность на практику преобразования и контроля над миром.
В XVII в. началось размежевание традиции, основанной с одной стороны на идеях каббалы, герметизма и магии, а с другой стороны на формирующейся механистической рационализированной науке. Это была своего рода конкурентная борьба за лидерство, в которой решался важнейший вопрос: на каких основаниях будет построена новая культура? Правда, до определенного момента противостояние не было заметным, непроходимой пропасти между двумя направлениями не было. И. Кеплер продолжал составлять гороскопы и верил в пифагорейское число – стержень вселенской гармонии. И. Ньютон занимался алхимией. Но разрыв нарастал, он, в конце концов, состоялся, и молодая европейская наука обратилась к математике и технике, вытеснив все «оккультно-мистическое» на периферию культуры [125].
[120] Лекторский В.А. Возможна ли интеграция естественных наук и наук о человеке? // Философский пароход: материалы ХХI Всемирного философского конгресса «Философия лицом к мировым проблемам». Краснодар; Москва, 2004. С. 184.
[121] Торчинов Е.А. Пути философии Востока и Запада: Познание запредельного. СПб., 2007. С. 10.
[122] Yates F.A. Giordano Bruno and the Hermetic Tradition. L., Chicago, 1972. P. 84.
[123] Герметизм, магия, натурфилософия в европейской культуре ХIII-ХIХ вв. М., 1999. С. 10-13, 23-38.
[124] YatesF.A. Op. cit. P. 448, 156.
[125] Йетс Ф.А. Розенкрейцерское просвещение. М., 1999. С. 230-237. Визгин В.П. Универсализм культурного сознания и история // Теоретическая культурология. М., 2005. С. 62.