«Человек индустриальный»
А теперь посмотрим, что представлял собой человек нового типа, творец индустриального мира и был ли он счастлив. Новое общество, безусловно, дало ему не только материальные блага, но и ощущение себя свободной автономной личностью: он мог выбирать религию, политические взгляды, профессию по своему усмотрению, имел право на собственность, преуспевание и карьеру, независимо от происхождения. И эти многочисленные права были прочно защищены законами и демократическими институтами.
И вместе с тем, как отмечали многие авторитетные авторы, индустриальное общество стремится доминировать над каждым отдельным человеком, который парадоксальным образом становится еще более несвободным, чем раньше, несмотря на демократию. В этом плане не случайно, а скорее закономерно, что тоталитаризм стал одним из горьких плодов индустриальной цивилизации. Он стал возможен в эпоху веры во всемогущество социальной инженерии – плановой, рациональной перестройки общества, когда человек, сам того не замечая, постепенно превращался в деталь производственной и государственной машины, утрачивая способность самостоятельно мыслить и принимать решения. Настоящие тоталитарные режимы, подобные сталинскому режиму в России, считаются современными социологами нежелательными и непродуктивными, но вполне возможными вариантами планируемого массового общества [144]. Однако тоталитаризм в смягченной, завуалированной форме может присутствовать и в самых демократических государствах. На это указывал, в частности, Э. Фромм: «Мы не замечаем, что стали жертвами власти нового рода. Мы превратились в роботов, но живем под влиянием иллюзии, будто мы самостоятельные индивиды… Индивид живет в мире, с которым потерял все подлинные связи, в котором все и вся инструментализировано; и сам он стал частью машины, созданной его собственными руками. Он знает, каких мыслей, каких чувств, каких желаний ждут от него окружающие, и мыслит, чувствует и желает в соответствии с этими ожиданиями, утрачивая при этом свое «я»…».
Главным критерием оценки человека в индустриальном обществе является его соответствие требованиям системы, способность выполнять те или иные функции. Все, отклоняющееся от заданных образцов поведения, подавляется. Тотальный надзор и «охват» человека, который для общества предстает, прежде всего, служащим, начинается со школьной скамьи и продолжается дальше, во всех сферах его деятельности, где приходится постоянно доказывать свою пригодность и эффективность. В результате человек регрессирует, его душа «овеществляется», индивидуальность выхолащивается. Так появляется «человек массы», которого Г. Маркузе называл «одномерным», а Д. Рисмэн – «человеком-локатором»: он перестает быть собой, живет и действует в соответствии с общепринятыми стандартами и, что самое печальное, нуждается в навязанных извне стереотипах [145], т.е., в сущности, незаметно для себя теряет свободу и даже перестает нуждаться в ней. У такого человека нет ничего постоянного: ни традиции, ни культуры, ни религии, ни морали. Цели и ценности постоянно меняются – в зависимости от людей, на которых приходится ориентироваться, ибо главный девиз – «я такой, каким я вам нужен». Постоянна лишь зависимость от других и поиски одобрения общества, а также тревога, неуверенность в себе, стремление одолеть конкурентов, беспокойство и бесконечное одиночество. Все это приводит к кризису идентичности, к отсутствию постоянных привязанностей, устойчивого «Я», к атрофии эмоциональной сферы.
В результате, получив, казалось бы, все возможности для самореализации, развития своих творческих сил, человек оказался в рабской зависимости от своего же собственного эгоизма, воплощенного в обществе, где торжествовало «всеобщее потребление» и «индустрия развлечений».
***
Подведем итоги анализа индустриализма. Индустриальное общество оптимально соответствовало четвертой стадии развития творения. Оно открыло самые широкие перспективы для реализации всех желаний эгоистического свойства: физических, телесных – за счет технического прогресса; желаний богатства, славы и власти – благодаря демократическим свободам и либеральным ценностям; жажды знаний – за счет бурного развития науки, отношение к которой приобрело характер культа. И, наконец, человек получил на какое-то время возможность почувствовать себя полновластным хозяином, «богом» в том искусственном мирке, который он создавал своими руками, и который рисовало ему эгоистическое восприятие. Этот искусственный технологический универсум ошибочно принимался за мир настоящий, законы, придуманные эгоистическим сознанием, экстраполировались на Природу, хотя в действительности они все больше и больше вступали с ней в противоречие. Общество, построенное на таких непрочных и «неправильных» основаниях, не могло существовать долго. Однако его влияние на окружающий мир достигло огромных масштабов, втягивая в четвертую стадию те страны, в которых коллективистские принципы и религиозные нормы еще продолжали сдерживать развитие эгоизма.
Западная модель общества волнами проникала в самые отдаленные уголки планеты. Большую роль в этом процессе сыграла колониальная политика: ее результатом стало формирование капиталистической мир-системы, в начале ХХ в. охватившей большую часть планеты. К 1914 г. европейцы или бывшие европейские колонии контролировали 84 % поверхности суши. В 1900 г. Британская империя, над которой никогда не заходило солнце, простиралась на 11 миллионов квадратных миль и насчитывала 390 млн. человек [146]. Колонии, как известно, были «периферией» мир-системы, обеспечивающей «центр» сырьем и рабочей силой. Но во многих зависимых или полузависимых странах Востока колониальные власти постепенно выстраивали инфраструктуру индустриального общества.
После Второй мировой войны колониализм потерпел крах, одна за другой стали рушиться гигантские колониальные империи. Западная модель уже пустила корни на Востоке, большинство стран «третьего мира», получив независимость и осознав свою слабость и уязвимость, встали на путь «догоняющего развития», ориентируясь на Запад, подражая ему, хотя и пытаясь сохранить при этом свои традиционные ценности. Разделение мира на два блока и «холодная война» послужили дополнительным импульсом: военное, политическое, экономическое и идеологическое соперничество требовало ускоренного роста, а следовательно, опять-таки усвоения достижений Запада. И все-таки триумф индустриализма, как и следовало ожидать, оказался недолговечным.