Будущий герой Израиля
Вопрос: Евреи съехались в Израиль из разных стран мира, чтобы создать здесь новую страну, новый народ, нового человека – одним словом, новую израильскую действительность. В результате возник образ уроженца Израиля, или сабры – антитеза всем атрибутам изгнания.
Сабра не осторожничает, он защищает себя, а если надо, то переходит в нападение. Его родной язык – иврит. Он – коренной, он родом отсюда, он любит свою страну и возделывает ее землю. Он здоров, он работает под палящим солнцем в своей легендарной простецкой панаме.
Мы были уверены, что этот образ послужит основой для новой культуры с новыми ценностями. Что же вышло в итоге? Что представляет собой современный израильтянин?
М. Лайтман: Разумеется, образ крепкого загорелого парня, восседающего на киббуцном тракторе, уже давно неактуален. На дворе другие времена. За прошедшие десятилетия мы прошли огромный отрезок пути, и потому не стоит тосковать по "парням в сандалиях" и "девушкам в сарафанах".
Само собой, мы хотели сформировать израильтянина с твердым духом, пышущего здоровьем и силой, не боящегося врагов, кардинально отличающегося от образа забитого или закоснелого в своих канонах еврея на чужбине. Мы хотели, чтобы он был другим – уверенным в себе, твердо стоящим на ногах и обеспечивающим всё необходимое для жизни.
Этого мы достигли. Но мир продолжал двигаться вперед, и мы вместе с ним. В результате тот же самый сабра стал кем-то другим – директором банка, адвокатом, бухгалтером… Он уже интересуется не столько Израилем, сколько заграницей… Короче говоря, процесс идет дальше, что бы мы о нем ни думали.
"Фиолетовое" кредо
Проблема в том, что мы пустили дело на самотек. Вернувшись из исторического изгнания, мы очень хотели, чтобы наши дети были другими – сильными, энергичными, даже дерзкими, в противовес прежним временам. Но потом мы запустили их воспитание, решив, что дальше всё пойдет само собой.
Тогда к нам пожаловала западная культура. Жизнь понемногу налаживалась, становилась легче и лучше. Победа в Шестидневной войне вышла нам боком: расцвела гордыня, в людях поселилась безучастность.
Мы перестали претворять в жизнь свою мечту – и в какой-то момент обнаружили, что вместо полного сил сабры, готового на всё ради семьи и родины, вырос равнодушный парень, которому ни до кого нет дела. Ему даже нравится демонстрировать всем свою индифферентность.
На самом деле это хорошие, умные, чуткие в душе ребята, но их внешняя сторона разрушает внутреннюю, не позволяет ей проявиться и отпечататься на чем-то.
Долгие годы ситуация эта бросалась в глаза. Позднее, по мере развития, она модернизировалась в современную реальность хай-тека и прочих новшеств. Однако по-прежнему сохраняется отстраненность: "Не трогайте меня, оставьте меня в покое" и т.д.
Конец эпохи скептицизма
И все же, в последнее время я вижу, как эмпатия, столь характерная для еврейского народа, снова вырывается наружу. Молодое поколение, в целом, уже не кичится своей безучастностью и не "встает в позу". Мы переходим к следующей стадии.
Причин тому множество, но, в конечном счете, они сводятся к общему развитию: меняется мир – меняемся и мы.
И потому сегодня я возлагаю большие надежды на то, что современные сабры готовы к внутренним переменам, что можно усадить их вместе в общий круг и поговорить о единстве, о необходимости сплочения между нами, о построении новой страны, нового народа. Человек не отмахнется, не спрячется за привычным скепсисом.
Пускай не полностью, но уже пройден этап, сопровождавшийся реакцией безысходности, как внутри, так и снаружи. Мы уже ведем реальный поиск: в чем наша внутренняя и внешняя аутентичность? Можно ли, в конце концов, сделать что-то или нет?
Меняются времена, меняется человек – и в особенности, меняется народ Израиля.
Я распознаю это в людях, особенно в тех, которые раньше были "на гребне волны" общепринятого безразличия, пока еще не изжитого, – а сегодня даже стесняются проявлять его. Ими движет тяга найти что-то новое, базирующееся не столько на детской заносчивости, сколько на более солидной и веской основе.
Когда-то Авраам соединил нас в единый народ, и сохранившийся с тех пор "духовный ген" все-таки пробуждается в наши дни, требуя реализации.
