Старец в белых одеждах

Максим постоял еще некоторое время на вершине, невольно отдавая дань восхищения открывающейся с нее великолепной панораме. Странное ощущение вдруг охватило его: обыденная реальность, словно распалась на множество ярких, не связанных между собой осколков, но все же складывающихся в некую единую абстрактную картинку, как в калейдоскопе. Взгляд категорически отказывался сосредотачиваться на каком-то конкретном объекте, меняя его до неузнаваемости, и информируя сознание о чем-то таком, чего, может быть, и не было на самом деле. Максим крепко зажмурил глаза, помотал головой и потер виски. Ощущение исчезло, но оставило после себя легкий привкус сожаления. В голове, будто ленивый карась в тине, проплыла мысль: «Ну, и куда дальше идти?». Ответ подсказали ноги, которые сами собой, без всякой команды со стороны мозга, понесли его по направлению старой части города, вниз, по крутому спуску, в беспорядочный лабиринт узких, припудренных белой тонкой пылью, и абсолютно безлюдных каменных улочек.

Совершенно потеряв счет времени, блуждал Максим среди невысоких равнодушных домов, построенных из сероватого иерусалимского камня, казавшихся в этот полуденный час совершенно необитаемыми, пока не почувствовал, что у него начала кружиться голова от голода, жажды и нещадно палящего зноя. Воздух из прозрачного сделался зримым и, словно колебался перед ним в пролете улиц, напоминая слоистое разноцветное марево. Наконец, он был вынужден остановиться перед чистеньким, словно вымытым, одноэтажным домиком, окна которого на фоне светлых стен выглядели на удивление пыльными и непроницаемыми.

Сколько потом ни перебирал Максим в памяти подробности того мгновенья, никогда так и не мог найти разумного объяснения своему внезапному порыву: он подошел вплотную к одному из окон и, сделав руками «шоры» вокруг глаз, чтобы отгородиться от внешнего яркого света, заглянул внутрь.

Сначала, пока глаза не привыкли к образовавшемуся полумраку, он ничего не смог разглядеть, но постепенно картина внутреннего убранства комнаты начала проступать перед его взором, словно выходя из сумрака. Максим увидел грубо сколоченный стол, почти вплотную придвинутый к окну, с другой стороны которого, прямо лицом к нему сидел старец очень преклонных лет. Взгляд пожилого господина был прикован к толстенному фолианту, лежавшему перед ним на столе, а по движению белоснежной длинной бороды можно было понять, что губы его шевелятся, выговаривая слова. Максим стоял, как завороженный, не в силах оторвать взгляд от этой, показавшейся ему почти нереальной, картины, хотя, как он думал позже, подспудным поводом заглянуть в окно, скорее всего, послужила нестерпимая жажда.

Наконец, старец поднял глаза от книги и устремил на непрошенного соглядатая свой умный, спокойный, несколько отрешенный взгляд. Некоторое время они в упор смотрели друг на друга, потом Максиму показалось – или только почудилось, что хозяин сделал едва приметный приглашающий жест. Гость, как завороженный, кивнул в ответ, и поспешил к двери, которая, как он подумал, расположена с другой стороны.

Только на третьем витке вокруг дома Максим вдруг сообразил, что двери не было! Тогда он мог поклясться в этом! Максим подумал, что сходит с ума, и стал опять огибать дом, заглядывая во все окна подряд, так и не вспомнив точно, в каком же из них он видел старца. Кровь бешено стучала в висках, сердце готово было выпрыгнуть из грудной клетки наружу, Максим все кружил и кружил, а в голове мелькала дурацкая мысль: «Я как электрон на орбите вокруг атомного ядра… Спин… спин… спин…».

Наконец, он упал навзничь, потеряв сознание, и уже не видел, как над ним заботливо склонился седовласый старец в белых одеждах и смочил водой его запекшиеся губы, шепча: «Вот, ты и пришел».

Придя в себя, Максим метнул на своего спасителя недобрый мстительный взгляд, но ласковый свет, который лучился из больших светло-карих глаз старца, быстро потушил в нем приступ негодования.

– Пойдем в дом, отдохнуть надо, – сказал старец, – вставай, помогу тебе.

Максим поднялся, машинально отряхнул пыль с одежды и, пошатываясь, побрел за ним. Голова гудела, словно в ней обитал рой назойливых мух. Дверь дома, действительно, была совсем рядом с тем местом, где Максим отключился, и не увидеть ее было невозможно: просто она была выкрашена белой краской, в отличие от ярко голубых навесных ставенок с прорезями, обрамлявшие окна, тоже прежде незамеченные им.

– Никогда не закрываю, – сказал хозяин, – ночью тоже. Все приходят.

Он ввел гостя в небольшую комнату, где стоял только топчан, покрытый белой пушистой овечьей шкурой, дал ему напиться вволю, и коротко сказал:

– Ложись пока.

Максим покорно растянулся на жестком, но удобном ложе и мгновенно заснул.

Сначала ему приснился караван бактрианов, величаво плывущих по раскаленному песку пустыни с огромными вьюками, притороченными между дряблыми от долгого пути горбами. Погонщики кричали, бегали вдоль цепочки животных, подгоняя их, они, видимо, очень торопились прибыть в пункт назначения, но это ничуть не ускоряло дела. У верблюдов явно имелось собственное представление о скорости, с которой они должны передвигаться.

Потом Максим обнаружил себя на большом, шумном восточном базаре. Он с трудом протискивался между телами деловито-снующих покупателей и праздных зевак, стремясь выбраться из плотного людского водоворота. Во сне он точно знал, что ему непременно надо отыскать человека по имени Аврам, который продает самодельных деревянных идолов.

Наконец, он нашел его и, заправски поторговавшись, купил небольшую, грубо, словно наспех, вырезанную фигурку какого-то местного божества, думая при этом: «Это для бабки. Я же обещал привезти ей сувенир из Израиля…».

– Скажи хотя бы имя этого изделия, бабка меня пытать будет, – со смехом попросил Максим словоохотливого и жизнерадостного продавца.

– Женщины просят его о зачатии, – ответил тот и осклабился во весь рот белозубой улыбкой, которая нанесла Максиму в самое сердце безотчетный укол зависти. «И никакой «Блендамед» ему не нужен», – почему-то подумал он во сне.

– Мы с отцом зарабатываем себе на жизнь этими фигурками, люди их охотно покупают, – добавил новый знакомец, и перевел разговор на другую тему, которая, видимо, сильно занимала в данный момент его мысли.

Максим с большим удовольствием побеседовал немного с молодым бедуином, подивившись мудрости и логичной последовательности его рассуждений. Рассказывал он о чем-то очень простом и понятном, но как ни силился Максим, потом вспомнить смысл его речей, ему так и не удалось это сделать.

Проснулся он со словами, произнесенными вслух на неведомом ему языке: «Авраам а-иври».

– Да, да, – услышал Максим, возвращаясь к действительности, голос старца, терпеливо сидевшего все это время у его ложа, – именно так и называли Авраама, когда он ушел из Вавилона в Палестину – древнюю землю Израиля. «Авраам, который перешел, или пришел к нам издалека». Поешь теперь. Потом поговорим.