Причем тут тамплиеры
«Значит, все зависит от каких-то, там, решимот, которые разматываются у меня внутри, как серпантин аж от самого Адама Ришон. И никакого дежа вю не существует. Отлично! Качество, качество, все забыто начисто, – бубнил Максим, возвращаясь из Цфата. – Черт! Как здесь темнеет, однако, рано! Ничего в темноте не вижу, надо бы повнимательнее на дорогу смотреть. И все же, какие же у меня, такие качества? Это, типа, приобретенные в другой жизни навыки что ли? То есть, то, что мне легко дается в этом кругообороте? А что мне легко дается? Во-первых, я добр. Во-вторых, не злопамятлив. Не волокита. Обучаюсь я мгновенно. Это точно. Испанский быстро выучил, тоже понятно, почему, был когда-то испанцем, выяснили уже. Рисую плохо, можно сказать, что я лучше всех не умею рисовать. Стишки немного кропаю, видать пописывал когда-то, да мало. Слух есть, но музыке учиться отказался наотрез, к бабкиному огорчению. Даже голодовку устроил, чтобы в музыкальную школу не ходить. Гвоздь забить могу, только не люблю я домашней работы. А, вот, сантехником ни в одном воплощении не был, эт-то точно! Даже приближаться боюсь ко всяким кранам и унитазам. Вроде, все вспомнил. Ну, и что это нам дает? Ничего. При чем тут тамплиеры, спрашивается? Ни с какого боку они не выскакивают. Да, харизма, конечно, у Шимона потрясающая! Такой энергией от него заряжаешься! Аж, все горит внутри!».
В этот момент ему в глаза, как выстрел, ударил свет фар встречной машины. Его «Мицубиши» резко вильнул, съехал в кювет и перевернулся на бок. Последняя мысль, которая успела промелькнуть в голове Максима до того, как он потерял сознание, была: «Опять тем же виском о боковую стойку! Но ведь только бледнолицый наступает на грабли дважды…».
…Ранним, туманным осенним утром 12 сентября 1307 года три фигуры, одетые в одежды бедных пилигримов, тихо выскользнули из ворот ордена Храма, неся за спиной нехитрые котомки, и быстрым размеренным шагом направились к лесу. Их ожидал долгий и опасный путь, но они были полны решимости и веры.
Великий Магистр облечен неограниченной властью, многое открыто его внешнему и внутреннему взору, но даже он заблуждался, если тешил себя надеждой, что прекрасно знает характер каждого своего посланника. Долгая жизнь в недрах большого мощного эгрегора часто лишает человека индивидуальности, но не смывает полностью с души родимых пятен. Стоит внешним обстоятельствам измениться, как темперамент берет свое, а отсутствие коллектива единомышленников и всевидящего ока Наставника облегчает психике возможность попадаться в силки какой-нибудь давней, но цепкой структурки, которая приклеилась еще в незапамятные времена и оказалась такой же сильной, как липучка для любопытной мухи.
Некрасивый и субтильный Гийом был ипохондриком. Собираясь в дальний путь, он в тайне от спутников приторочил к поясу холщевый мешочек с разными травами и снадобьями на любой, самый непредвиденный случай походной жизни. Там лежал даже истолченный корень ипекакуаны, который можно было использовать в качестве рвотного средства, чтобы опорожнить желудок, в результате попадания туда недоброкачественной пищи. Мало ли какую гадость можно проглотить во время путешествия, питаясь наскоро в грязной придорожной таверне! Да и простуда могла привязаться в любую минуту, в Греции другой климат и совсем иные хвори. К тому же, в дороге не всегда имеется возможность тщательно вымыть руки.
Упорно добиваясь высших степеней посвящения, Гийом сумел выковать твердость характера и безграничную преданность делу, которому он присягнул служить, но на самом донышке его души, придавленная привычкой к железной дисциплине и долгими медитациями, еще таилось несколько капель едкой желчи, которая теперь готова была прорваться наружу. Он так и не научился до конца доверять даже самым близким людям, а порой его саднила зависть, и как ни старался верный рыцарь Ордена тамплиеров истребить ее, он мало преуспел на этом пути.
Поля, в противоположность Гийому, одолевали совсем другие проблемы: куда бы деть излишек здоровья. Его мощный торс не могла скрыть даже просторная одежда пилигрима. Ему постоянно было жарко, и он немилосердно потел. Это обстоятельство раздражало всегда добродушного и благородного Поля, досаждая ему более всего на свете. Он легко терпел всевозможные лишения, научившись за время жизни среди тамплиеров справляться с голодом, холодом, полным отсутствием элементарных удобств и постоянной необходимостью держать в узде свои желания и страсти. И только эта вечная, бесконтрольная, совершенно неподвластная ему потливость могла вывести Поля из себя. Он делался вспыльчивым и начинал злиться на весь белый свет без видимых для окружающих причин. Поль ненавидел страны с жарким климатом и с трудом представлял себе, как сможет привыкнуть жить в Греции.
И только Хосе из всех троих стремительно двигался вперед с очевидной, естественной, радостной грацией южанина, ожидая от самого путешествия и конечной цели его массу удовольствия. Он всегда неизменно бывал весел, равно добр со всеми, кого судьба ставила на его пути, и так охотно пускался на помощь при малейшей необходимости и даже без нее, что это порой выглядело даже несколько нарочито и подозрительно.
Хосе был изрядно хорош собой, обаятелен, смешлив, имел массу талантов, но это ни в малейшей степени не прибавляло ему гордости или самолюбования. Будь он поразвязнее, у него не было бы отбоя от женщин, но этому малому, казалось, и в голову не приходило пользоваться своими внешними данными, и потому ни одна из особ женского пола не могла похвастать, что хоть раз поймала на себе его нежный и заинтересованный взгляд. Конечно, у него, как у всякого рыцаря имелась своя Прекрасная Дама, которой он был беззаветно предан, то была муза Эрато, и она уже начинала отвечать ему взаимностью. Хосе тоже приторочил к поясу маленький кожаный мешочек, только там хранились не снадобья, а Руны Судьбы. Когда-то давно ему подарил их старый, белый как лунь скандинавский скальд. Вручая подарок, он сказал Хосе слова, которые прожгли его сердце: «Эти руны вырезала рука самого Одина, а Хрофт окрасил их своею кровью. Никогда никому не позволяй прикоснуться к ним, если хочешь, чтобы они говорили правду!». Разве можно было говорить подобные слова поэту! Однако скальд, видимо, знал, что делает.
Каждый из них, увы, был в состоянии строго соблюдать только один из трех обетов, возлагаемых Орденом: бедность, послушание, целомудрие. Однако все, как один неукоснительно выполняли обет, принятый на себя рыцарями добровольно: защищать пилигримов.
Рыцари сравнительно быстро и беспрепятственно добрались до шумного, пестрого, странноприимного Марселя, благополучно взошли на корабль, который в ту же ночь вышел в море. Они не так скоро, уже прибыв в Афины, узнали, что 14 сентября король Филипп Четвертый Красивый отдал приказ арестовать всех тамплиеров королевства. Орден Храма пал после двух веков безграничной власти, более светской, нежели духовной, а вместе с ним рухнула и цивилизация Запада, словно порубленный под корень могучий дуб, хотя в те времена она находилась в полном расцвете. Оправится ли она когда-нибудь после этого падения? Кто ведает? Один Бог!
– Подождите, подождите, зачем, – простонал Максим, почувствовав резкий запах нашатыря, проникающий, казалось до самых недр его головы, – я же так и не узнал, что было у тамплиеров в мешках…!
– Бредит, – услышал он чей-то незнакомый голос. – Сильное сотрясение мозга. Надо срочно госпитализировать.
– Это хорошо, значит, у меня точно есть мозг…
– Шутит, – сказал Семен, – жить будет. Рентген сделаем и домой.