Случайное знакомство
Как ни старался ветер, натягивая свои тугие шелковые постромки, удержать уходящий день, все же, сменив его в строго положенный час, на Кинерет опустились сумерки. Золотая подкладка неба истончилась, сначала сделалась темно-синей, а потом вовсе потемнела, и на ней засверкали первые крупные икры звезд. Воздух, щедро напоенный весенними ароматами, замер в полной неподвижности. Вечер был, словно ручной, он ластился и льнул к лицу, подобно нежнейшему бархату или фетру.
Весь день Максим бродил по узкой пустынной полоске пляжа, совершенно безлюдного в это время года, погруженный в глубокие размышления. Если бы Сеня мог каким-то невероятным способом проникнуть сейчас в его мысли, то удивился бы несказанно. Максим размышлял о каббале. Он все силился понять, что же есть в ней такого особенного, что так цепко удерживает его интерес к ней?
В институте он активно увлекался философией, даже пытался выдвинуть собственную доктрину происхождения Вселенной, но потом понял, что все очарование этой древней науки состоит в том, что даже самый искренний и глубокий интерес к ней, все ее выводы и догмы ни к чему вас не обязывают. Они способны подпитать только ваш ум, но никогда не проникают в сердце! Это некая «акробатика мозгов», своего рода «тренажерный зал» для человека, вслепую ищущего ответа на вопрос о смысле бытия «методом тыка». Он как бы априорно выдумывает себе объяснения одно другого нелепее: «А что, если это было так? А, может все-таки, вот, так?». Однако все эти многочисленные, абстрактные теории способны только добавить недоумения перед таинственным смыслом жизни перед поиском истинной цели существования, увести с верного пути.
Относительно религии он вообще не питал никогда ни малейших иллюзий. Максим считал, что в основе любого религиозного поклонения заложен какой-либо древний, устоявшийся, но давно забытый ритуал, и был твердо убежден, что вера зиждется на внутреннем, мистическом переживании, очень сильном, разумеется, но совершенно не предусматривающем участия ума. Напротив, даже исключающее его совершенно. Люди, конечно, приходят к вере разными путями, но странное дело, он все чаще замечал: стоит человеку стать искренне верующим, как он, словно глупеет на глазах! Перестает быть адекватным и забывает хотя бы время от времени пользоваться мозгами. Максим просто готов был выйти из себя, когда слышал, как бабка говорит елейным голоском: «Все в воле Божьей!». Успокаивала его только фальшь в ее голосе, которую даже она, хорошая актриса, не способна была полностью закамуфлировать.
Конечно, сейчас, после перестройки в лоно церкви, слепо повинуясь веянию моды, потянулся еще один контингент людей, которым Максим ставил диагноз: «православие головного мозга». Это было полчище функционеров, коммунисты-расстриги и прочая чиновничья братия. Однако их вообще не стоило принимать в расчет. Человеку, бесцеремонно лишенному партийной кормушки, или призрачной, но фанатичной надежды на «светлое будущее», бывает порой просто необходимо внедриться в какой-нибудь мощный эгрегор, куда-то примкнуть, где-то состоять, быть членами, адептами, миссионерами.
К Богу вдруг повернулись, с позволения сказать, «лицом» и целые группировки бандюков, привозящих мешки денег в храмы и монастыри, ставящих там отлитые на заказ пудовые свечи. Да, субпассионарный перегрев тоже иногда находит странные, неисповедимые пути самовыражения!
За полгода общения с Шимоном и из частых бесед с другом Максим понял только одно: его личный интерес к каббале явно перестал укладываться в рамки простого обывательского любопытства. Как ни пытался он дистанцировать свой интеллект и сердце от этой науки, все то малое, что он узнал о ней, не возмущало в нем ни убеждений ученого, ни жизненных позиций человека, обладающего здоровым цинизмом, – единственным средством способным, по его мнению, удержать ум от помешательства.
«Как там у них говориться? В сердце и в разуме? Да, блистательный тандем! А тело, значит, пусть живет своей жизнью…, только «Человек», который в нем заново родится, обязан достичь состояния Творца. А не гордыня ли это? Были, говорят, и такие в свите Божьей… Однако Сеня не раз повторял, что Творец – это Природа. Стало быть, каббала призывает слиться с природой? Вернуться в первобытное состояние что ли? На положение дикаря? Да, и такие призывы делали наши натурфилософы…. Нет, чего-то я сильно тут не понимаю! Но вопрос ведь совсем в другом: хочу ли понять? Есть ли у меня такое желание, как изволят выражаться господа-каббалисты?».
Утомленный долгой ходьбой и напряженными размышлениями, Максим присел на корточки близ самой воды, чтобы дать отдых гудящим ногам и кипящим мозгам. Не успел он немного расслабиться, бездумно наслаждаясь приятным, успокаивающим созерцанием озерной глади, как прямо над головой из-за кустов, скрывающих его присутствие, пролетела увесистая дубина, а за ней, следуя тем же курсом, в воду плюхнулась собака весьма внушительных размеров, полностью обдав Максима холодной водой.
– Черт! Мать твою за ногу, что за дела! – Воскликнул он возмущенно, резко вскочив с земли. – Смотреть же надо! Так человека и укокошить можно!
– Ой, простите, мы вас не видели! – Прожурчал горным ручейком в темноте женский голосок с очаровательной гортанной картавинкой. – Вы, наверное, тот самый русский физик, который остановился в доме дяди Самуэля? Мне тетя Сима про вас еще неделю назад рассказывала, и я все надеялась попрактиковаться в языке…
– Что ж, будем считать, что ваша практика началась со специфического среза лексики, – смущенно пробормотал Максим, который всегда терялся в присутствии незнакомых женщин, боясь быть осмеянным. – Простите, засим, осмелюсь откланяться, мне необходимо надеть сухой смокинг, а то недалеко и до инфлюэнции.
Он церемонно поклонился, хотя понимал, что этот изящный жест едва ли будет оценен по достоинству в такой темнотище, и сам поразился, насколько быстро присутствие женского существа пробудило в нем гусарскую привычку в обращении с дамами, бытующую на физтехе.
– Еще раз извините, – сказала незнакомка, – а вы пойдете на Пурим?
– Куда, простите?
– Завтра праздник, Пурим называется, его так весело отмечают в этих местах, представление будет в костюмах…
– А вы пойдете? – Неожиданно для себя произнес Максим.
– Обязательно!
– Значит, есть надежда, что я могу преподать вам еще один урок русского языка.
– Простите, я не представилась. Меня зовут Мири. Я приехала сюда писать диссертацию, тут домик у нас. В нем когда-то бабушка с дедушкой жили, а теперь пустует. Вот, я и решила сюда уехать из Тель-Авива, чтобы никто не отвлекал.
– И какую же тему мы разрабатываем в этой девственной глуши?
– Детский мир в изображении Достоевского… Я закончила аспирантуру по русской литературе.
– О! Позвольте снять шляпу! А я даже без галстука… Однако, я так и не понял, буду ли иметь счастье завтра вас лицезреть среди прекрасных пейзанок? Может быть, вы даже мазурку за мной запишите или котильон?
– Там мужчины и женщины отдельно! – Громко, от души расхохоталась Мири, не в силах далее выдержать притворно серьезный тон этого диалога. Максим поежился, словно почувствовав, что его еще раз окатили ледяной водой.