Мири
На рассвете тишину и покой озера опять нарушил плеск отчаливающей лодки и скрип уключин. «Даже в праздник человеку дома не сидится, – с удивлением подумал Максим, – у нас бы уже выпивал и закусывал, тут за рыбой собрался, или вчера не поймал ничего к праздничному столу?».
Едва он вернулся с первыми лучами рассвета домой, как в его дверь постучал Самуэль.
Держа на вытянутых руках полную тарелку золотистых треугольных пирожков, посыпанных сахарной пудрой, хозяин сказал:
– Угощайтесь на здоровье! Это «уши Амана» с маком и орехами, вам понравится, и приходите, пожалуйста, к нам на обед, а то мы вчера вас совсем голодом заморили. Гости будут.
– Спасибо большое. А это вам, – Максим достал из сумки бутылку самой лучшей водки, привезенную еще из Москвы, и вручил ее Самуэлю, – я приду.
– Хороший гостинец. У нас принято выпивать на Пурим, тогда легче посмотреть на добро и зло беспристрастно, и найти в любом зле зерно добра. Как говорят мудрецы: «Обязан человек выпить так, чтобы не различать «проклят Аман» и «благословен Мордехай». Только стоит соблюдать меру, если не умеешь пить, лучше оставаться трезвым.
– А в чем состоит смысл этого праздника? – не удержался Максим, явно не желая довольствоваться объяснениями Сени.
– Духовное самопожертвование, – коротко ответил Самуэль и вздохнул, а после небольшой паузы продолжил. – Это праздник спасения и единения нашего народа. События, увековеченные традицией, не остались для нас в далеком прошлом. Мы не имеем права забывать о постоянно повторяющихся чудесах избавления. Когда-то Мордехай и Эстер пошли на жертву во имя своего народа. Расстаться с телом ради сохранения духа…, когда собственный дух отдается, чтобы сберечь жизнь или дух братьев.
Весь день Максим провел на половине хозяина. Там и, правда, царило необычайное веселье. Многочисленная детвора бегала по дому с трещотками, наряженная в костюмы всех персонажей этого праздника, время от времени, исполняя различные сценки из жизни Эстер, Мордехая и Амана. Потом Самуэль благословил хлеб, и все присутствующие уселись за обильный стол.
Утомленный сытной едой, непривычной для него атмосферой карнавального веселья, а также необходимостью напрягать внимание, чтобы понять смысл разговоров и связно отвечать, когда к нему обращались, Максим с наслаждением выскользнул на улицу, едва за окнами стемнело. Памятуя наставление хозяина, он почти не пил во время трапезы, но, тем не менее, психика его была взвинчена до предела, словно воздействием алкоголя. Он вспомнил, что похожее переживание описывает Юнг, называя его странным словечком «трикстер». Хотя ни о каких оргиях, разумеется, в данном случае не могло быть и речи, но Максим, будучи человеком восприимчивым, невольно подпал под влияние атмосферы древнего мифологического пира, который и определял в данный момент его душевное состояние.
Он неторопливо побрел вдоль берега, стараясь унять необъяснимое возбуждение, как вдруг услышал знакомый голос, кричавший в темноте: «Дэй, домой!». Максим хотел повернуть назад, но в этот момент к нему подбежал вчерашний хвостатый знакомец, бесцеремонно положил лапы на грудь и начал истово вылизывать его разгоряченное лицо своим мягким длинным языком. Максим замер, как вкопанный, не решаясь нарушить ритуал собачьих нежностей. За псом последовало появление хозяйки.
Они поздоровались естественно, без всякой неловкости или натянутости и медленно пошли вдоль береговой кромки, мирно беседуя о чем-то пустяковом, не имеющим значения ни для кого, кроме них двоих, словно продолжая прерванный накануне разговор.
Наблюдая на рассвете, как Мири расчесывает перед зеркалом свои роскошные волнистые волосы, Максим сказал с шутливым восхищением:
– У тебя волос больше, чем тела.
– Вообще-то я обычно не такая худая. Просто было много нервотрепки последнее время. Поправлюсь еще. А тебе худые не нравятся?
– Мне нравишься ты любая… Скажи, а тебе непременно надо возвращаться в понедельник в Тель-Авив? Никак нельзя остаться?
– У меня развод во вторник, – ответила Мири, не прерывая своего занятия, – я вернусь, как только улажу все формальности. Он уезжает в Америку, и не может затягивать с разводом, время поджимает.
– Ты позвони, я буду ждать, как там все у тебя пройдет.
– Обязательно, я и просто так позвоню…
Оставшиеся три дня до отъезда Мири, они не расставались ни на минуту. Когда дверца ее машины захлопнулась, Максим почувствовал, словно этот глухой звук перерубил пополам связующую их все это время нить.