Прощай, ям Кинерет
В четверг рано утром тетя Сима осторожно постучала в дверь Максима, и, поглядев на него как-то особенно ласково и сочувственно, молча протянула трубку радиотелефона. На его вопросительный, полный сердечной муки взгляд, она коротко сказала: «Семен».
– В чем дело, Макс? Почему ты не берешь мобильник! – грозно спросил друг, – я уже перепугался до смерти! Пришлось беспокоить в такую рань Милкину подругу, просить телефон хозяев, звонить им, поднимать всех на ноги. Что за мальчишество!
– Я его в воду уронил…, нечаянно.
– Теперь все ясно, без вины виноватых ищем.
Потом Сеня неожиданно резко сменил тон и осторожно спросил:
– Как ты там?
– Нормально, – промямли Максим. – А что стряслось? Опять отождествился с какой-нибудь галактикой?
– Ты только не волнуйся, ничего серьезного, – почему-то начал успокаивать его Семен, – это так, скорее, для профилактики…
– Бабка! – прокричал Максим и чуть не выронил трубку из рук. – Что? Говори же ты, не тяни!
– Да, я сам толком не понял. Ночью Татьяна позвонила, сказала – госпитализировали. Учитель помог устроить ее в самую лучшую клинку…, я начал тебе звонить, а ты не отвечаешь…
– Давление? Это серьезно? С чего вдруг, я же с ней, буквально, на днях разговаривал, доложился четь по чести, что все у меня в полном порядке. Она сказала, что чувствует себя превосходно, как молодая…
– Таня сказала, сон, вроде, ей приснился, что ты не то утонул, не то тебя прирезали, и она начала тебе названивать, сам понимаешь. Ты молчишь, она вообразила себе не знамо что…
– Какой же я идиот! – простонал Максим, – только и думаю вечно об одном себе любимом.
– С этим не поспоришь, ты, давай, не гони волну, а собирай вещички потихоньку, я минут через сорок буду.
Максим быстро покидал вещи в сумку, собрал ноутбук, прибрался, как мог, в комнате, чтобы не оставлять после себя свинарник, и пошел выбрасывать мусор.
На душе у него скребли несметные полчища кошек. Теперь к сердечной тоске добавилась еще тревога за бабку, и саднящее чувство вины, что он, сам того не желая, напрямую причастен к ее болезни, спровоцировав приступ.
Озеро еще дремало в цепких объятьях предрассветных сумерек, и Максим решил пройтись вдоль берега напоследок. Потом он неожиданно застукал себя уже на пепелище, где некогда стоял милый домик Мири – единственный свидетель самых лучших дней в его жизни.
Вдруг он скорее почувствовал, чем разглядел в полутьме, какое-то шевеление, словно кто-то разгребал палкой угли, оставшиеся от пожарища. Он не очень хорошо ориентировался в темноте и пошел скорее на этот звук, чем, выбирая направление.
«Эй, там кто-нибудь есть, – позвал он с надеждой в голосе, – Мири, это ты?».
Получив ощутимый удар по голове, Максим упал лицом вниз в кучу золы, прямо на то место, где прежде находился сарай для хранения лодок.
– Тебя спасло то, что ты был в кожаной кепке, – выговаривал ему Семен, прикладывая к ушибленному месту тряпку, смоченную холодной водой с уксусом. – Ну, что ты вечно ищешь приключений на свою голову!
– Ничего я не искал, – отмахнулся Максим от забот друга, – просто пошел попрощаться с озером, ну, и с пепелищем заодно, как бы с куском жизни что ли...
– Да, ты чуть со всей жизнью не распрощался, к счастью, это была всего лишь палка, а не лом какой-нибудь. По-хорошему надо было бы в полицию заявить, да времени у нас нет. Надо ехать, Макс. Ты в порядке?
Максим уловил в голосе друга сильную тревогу и все понял. Как ни гнал он от себя дорогой мысли о самом страшном исходе болезни Таисии Петровны, они время от времени посещали его, выхолаживая всю душу.