Кошки-мышки
«Что это меня так развело? – Думал Максим, застилая свой диван, – коньяк, что ли паленый у Тихони был? Прямо все плывет перед глазами, а сон, как рукой сняло. Не мог же я так окосеть от трех рюмок! Выпил-то меньше ста пятидесяти грамм…, наверное, оттого, что плохо работаю, как Шимон говорит, ладно, попробуем уснуть».
Однако уснуть он так и не смог. Едва Максим смежил веки, как перед его внутренним взором поплыли лица – родные, близкие и совсем незнакомые. Наползая друг на друга в говорливом хороводе, каждый из них пытался прокричать ему что-то важное, предостеречь от опасности. Потом их голоса слились в одни общий гул, и слов уже не возможно стало разобрать, лица замелькали все быстрее и быстрее, превращаясь в одну сияющую линию, окружившую его ослепительно ярким кольцом. Постепенно кольцо начало равномерно расширяться, самая яркая его часть удалялась от Максима, уступая место темноте. Вот, он уже едва мог различить вдалеке сияние внешней окружности, но тьма тоже была не однородной, наиболее густой мрак плотным коконом окутывал Максима, затем, он становился все более разреженным, словно разбавленным тем внешним, отдаленным ярчайшим светом.
«Это же Миры! – Осознал вдруг Максим. – Черный кокон, в котором нахожусь сейчас я – наш мир, за ним – Асия, Ецира, Брия, Ацилут и Адам Кадмон…. Так, вот, они какие – миры, эти степени, уровни скрытия Творца, всевозможные частичные меры Его восприятия…. Я никогда не думал, что картина Мироздания так величественная и прекрасна!».
Неожиданно зазвучал чей-то тихий голос, почти шепот, становящийся постепенно все громче и громче. Он набирал силу, делался крепче, отчетливее. Вот, уже можно стало различить отдельные слова: олам, цимцум, ор, парса…, и, наконец, забился, словно чье-то огромное сердце…, запульсировал космическим ритмом.
Свет бесконечный прянул вниз,
Верша Божественный Каприз
Своим лучом, и в пустоте
Миры образовались те,
Где Бесконечный прежде был,
Один в сиянии царил!
Не в силах описать язык,
Как Он прекрасен и велик!
Нет во Вселенной никого,
Кто б разумом постиг Его!
Без времени, границ и мер –
Творцом дарованный пример.
В пространстве черном и пустом
Круги расходятся, и в нем,
В центральной точке в некий миг
Наш мир материи возник.
Безмерно низок, удален,
Внутри миров родился он,
Почти невидим с высоты
В кольце бездонной пустоты.
Неожиданно величественное видение миров исчезло, словно чья-то могущественная рука стерла его одним мановением. Перед Максимом возникла пьяная физиономия Тихони, который, осклабившись глумливой улыбкой, гнусаво произнес:
«Ну что, понял, наконец, что никакого ада нет! Вместо него – наш мир, ниже падать уже некуда!».
Максим вскочил с дивана и опрометью кинулся в туалет. После приступа тошноты ему стало немного легче, головокружение прекратилось, и он более-менее спокойно проспал остаток ночи.
Утром, превозмогая слабость в ногах, Максим дотащился до кухни и застал там своих квартирантов, шипящих друг на друга как два уличных кота, отстаивающих территорию.
– Брэк! – Цыкнул он на них, – а ну, веселые гестаповцы, хорош, издеваться над больным человеком! Юра, оставь нас, пожалуйста, с Антоном одних, мне нужно с ним серьезно поговорить.
Юра наградил противника убийственным взглядом и с достоинством покинул помещение.
– Антон, я все знаю.
– Да? – Тихо прошептал паренек и сжался в углу дивана. – Мне – идти вещи собирать? Простите, я не хотел…, не знаю, как это получилось…
– Ты о чем? – Недоуменно спросил Максим. – Да, никто тебя не гонит! Поверь, я очень рад, что ты нашел отца! Честное слово, искренне рад за вас обоих. Можешь оставаться здесь, если тебе пока неловко к нему переезжать.
– А-а-а, – протянул с облегчением Антон, – чему же тут радоваться…
– Ну, как же? Теперь у тебя есть в этом городе родной человек, который готов о тебе позаботиться, на которого ты можешь опереться. В наше время это имеет очень большое значение.
– Да, пошел он! Знать его не желаю! – Вдруг взорвался юноша, – иметь такого отца стыдно! Хотя родителей и не выбирают, но если бы мне предложили из двух человек выбрать, которые только остались на земле, я бы не его…
– Что ты такое говоришь! – Оторопел Максим, – а он мне сказал, что ты его обнял со слезами, и счастлив был…
– Врет он все, Максим Сергеевич! Меня обстоятельства вынудили признаться, как это говорят: «Бес попутал». Но я потом долго думал и решил больше с ним не общаться никогда…, и помощи мне его не надо…
– Ничего не понимаю…, ладно, я не буду давить тебе на родственные чувства, в конце концов, меня это не касается, извини, что завел такой дурацкий разговор. Давайте, кофе пить, а то голова гудит, Юра! Иди к нам!
Юра появился мгновенно, и Максиму стало ясно: подслушивал. Он рассмеялся и призвал ребят закопать томагавки. Юра пошипел еще немного и протянул приятелю руку.
В это самое мгновение Тихон Федорович в самом радужном настроении выходил их автобуса у станции Метро «АННИНО», не подозревая, что за ним по пятам следует рядовой сотрудник архива первого отдела Института Костин.
«Сейчас деньги получу и сразу куплю себе путевку на Канары! – Сладостно размышлял он. – Всю жизнь мечтал побывать на каких-нибудь экзотических островах. Обнаженные юные мулатки в массовом количестве, со страшной силой теплое море, напитки разнообразные без ограничения – за все уплачено! Помню, как во времена нашей совковой молодости по шабашкам в отпуск мотались, чтобы деньжат срубить. Как-то америкос один меня спрашивает: «Куда вы на вакации собираетесь? Рекомендую на Багамские острова». Мы с ребятами так и покатились со смеху, а он понять не может, чего это мы хохочем. «Да, – говорит, – когда мне первый раз посоветовали, я тоже очень смеялся, а потом съездил, и так понравилось!».
В небольшом зале кафе «Пепино» было в это время суток тихо и безлюдно. Жорж заказал шикарный обед и бутылку самого дорого «Виски». Вахонин ел и пил за двоих, он был шумлив, остроумен и вальяжен. В глубоких недрах его кармана покоился не увесистый пакет, а чек со многими нулями, более всего напоминавший количеством цифр номер мобильного телефона, согревая своим теплом не только ближайшее, но и отдаленное будущее Тихона Федоровича.
– Относительно Сорбонны я договорился и уже передал все данные вашего дражайшего отпрыска, – с ласковой улыбкой поведал Жорж.
– А? Что? Какой Сорбонны? – Выпучил глаза захмелевший Вахонин,– ах, в смысле сынка моего? Ну да, благодарствую. Пусть поедет юнош, мир посмотрит, мы в его годы не могли себе позволить такой роскоши.
– Вы прекрасно сработали, мсье, – опять улыбнулся Жорж, – не ожидал от вас такой прыти, признаться…, хорошая школа! С русскими, оказывается, приятно иметь дело…. Прошу меня извинить, пора выгуливать Черри. Как сказал наш великий писатель: мы в ответе за тех, ну, и так далее…. Разрешите откланяться и пожать вашу руку.
– Счастливо! Если что, – всегда рад помочь. – Вахонин с трудом приподнялся со стула, отяжелев от сытной еды и обильного питья.
Жорж подозвал официанта и удалился.
«Поцарапался я где-то что ли»? – Подумал Тихон Федорович, заметив на мизинце свежую ссадину, и, слизнув крохотную капельку крови, прижал ранку салфеткой.
Выйдя на бульварное кольцо, Вахонин остановился, размышляя:
«Ну вот, теперь можно и в турбюро какое-нибудь ближайшее наведаться, хотя, нагрузился я основательно, может, в другой раз? Что-то сердце так колотится…, надо бы присесть».
Он сел на ближайшую скамейку, опустил голову на грудь и тихо заснул.
Спустя час, наблюдавший за ним Костин, обеспокоился полной неподвижностью подшефного объекта. Он подошел к Вахонину, осторожно сел рядом с ним на скамью и сразу понял, что тот уже не дышит. Врач «Скорой помощи» констатировал смерть от естественных причин. «Увы, ничего нельзя сделать. Скорее всего, тромб оторвался, – безразличным усталым голосом сказал он Костину, – более определенно причину смерти можно будет назвать после вскрытия».
– Игорь Павлович, докладывает Костин. Тут… такая история…
– Да, говори же ты – не тяни!
– Объект наблюдения… скончался…
– Что!? Как ты мог допустить! Убит?
– Врач констатировал, что от естественных причин. Тромб как бы оторвался…
– Эх, черт, поторопился я, хотел своими силами взять, а потом уж доложить в Главное Управление. А что, второй? Тот с кем он встречался? Надеюсь, ты проследил…
– Я же не могу раздвоиться, Игорь Павлович! Вы приказали с Вахонина глаз не спускать. Я и не спускал…, он же меня в лицо знает, вы приказали «не светиться», только фото удалось сделать…, солидный человек, по виду иностранец…
– По виду ты тоже, знаешь, нормальный человек, а на самом деле – идиот! «Приказали, да приказали»…, дилетант! Ох, загоните вы меня в гроб!