Дерево с колючками
Оставшись один, Максим занервничал. Он совершенно не чувствовал сейчас себя готовым к серьезному разговору с женой. Одно дело – принять решение развестись, и совсем другое – даже просто начать разговор на эту тему.
«Как я ей об этом скажу? – лихорадочно размышлял он, – Невозможно же прямо в лоб…, надо как-то деликатно подготовить, аргументы какие-то привести…, но и врать нельзя. Не желаю ничего скрывать, изворачиваться, что же я, кругом подлец, получается? Пообещал Ульяне, что получу развод, но действительно ли я этого хочу? Тогда мне так казалось…. А теперь? Имею ли я право бросить семью ради случайного увлечения? Мне уже совсем не кажется сейчас, что я люблю Ульяну, наверное, это была мимолетная страсть, я кинулся к ней от одиночества, от обиды на жену. Все равно обязан во всем признаться! Мири не заслуживает лжи…, да, и жена не лапоть, как говорится, ну, не поехала она со мной, и правильно сделала. Конечно, можно было по-другому поступить, обсудить как-то друг с другом, а не ставить меня перед фактом. Может, вместе бы и пришли к какому-то компромиссу…, детский сад прямо…, записочки, тайное бегство…».
Максим вдруг поймал себя на мысли, что постепенно опять выдвигает на первое место вину Мири, ища, тем самым, оправдания для своей неверности. Разозлившись на себя окончательно, он принялся обходить свои крохотные владения в поисках хоть какого-нибудь осколка зеркала.
«Надо же побриться, причесаться, в порядок себя привести, хотя бы минимальный…, не показываться же ей на глаза этаким зачумленным чучелом. Подумает, что я без нее опустился совсем».
Домик Шимона состоял из трех малюсеньких жилых помещений и небольшой кухни. Рядом с комнатой старца Максим обнаружил спальню, явно принадлежавшую женщине.
«Тут, должно быть, жена его жила, неудобно как-то шарить в чужих вещах, хотя, где же еще можно найти зеркало, как ни в комнате женщины? Чистота какая, так аккуратно все прибрано, у каждой вещи свое место, словно хозяйка и после смерти сюда каждый день приходит порядок наводить. Ни пылинки, ни соринки…, а Борис сказал, что она умерла месяца три назад…, Шимон, наверное, следил…, бедный, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к мысли, что он мой родной дед? Странно это, какие только фокусы с нами судьба ни выделывает! Все равно, он навсегда останется для меня, прежде всего Учителем!».
Максим, стоя на пороге, еще раз обвел взглядом спальню, так и не решившись туда войти, и перешел в смежную комнату, служившую, по всей видимости, столовой. Она была несколько больше других, и ее убранство составлял обеденный стол с двумя притаившимися под ним табуретками, посудный шкаф и несколько стеллажей со старинными книгами в роскошных кожаных переплетах. К ним-то Максим и направился в первую очередь, тотчас забыв о своем намерении привести себя в порядок. Его внимание привлек старенький потрепанный альбом, и он с трепетом взял его в руки.
С сердечным волнением и большим вниманием вглядывался Максим в суровые лица бородатых, убеленных сединами старцев, юных девушек и пожилых женщин с огромными прекрасными глазами. Наконец, его внимание привлекла одна фотография военных времен, на которой был изображен молодой, бравый чернобровый и черноволосый боец в форме Польской Освободительной Армии, крепко обнимающий за плечи высокую тоненькую юную особу, голову которой обвивала толстая коса, уложенная короной. Максим вздрогнул, тотчас узнав Таисию Петровну. Он не раз видел эту фотографию и в их семейном альбоме.
«Значит, все это правда? Ну, почему они мне ничего не рассказали?! Она тогда, умирая, было, обмолвилась, только я не понял! Мальчик, если родится, просила, видно, Шимоном назвать, а успела сказать одну первую букву. Разве мог я понять, что она имела ввиду?!», – подумал он, вдруг особенно остро ощутив боль от утраты этих бесконечно дорогих ему людей, и сморгнув невольные слезы, осторожно положил альбом на прежнее место. Однако эта фотография произвела неожиданную перемену настроения Максима, – она словно подтверждала права на его присутствие в этом доме. Он вдруг почувствовал себя, действительно, наследником всего скромного хозяйства Шимона.
Повозив немного на ощупь электробритвой по лицу, Максим умылся, пригладил волосы и, по-хозяйски заперев дверь, быстрыми шагами направился к дому Бориса. До назначенного Мири часа, оставалось еще достаточно времени, но ему хотелось кое-что обсудить с этим мудрым и добросердечным человеком.
– Значит, вы советуете мне сохранить семью? Но ведь мы живем в разных государствах! Она никогда со мной не поедет…, а я…, как же быть? Хотя теперь многое изменилось, но у меня есть одно дело, которое я просто обязан довести до конца!
– Самое трудное, научиться отделять себя от своего желания, не отождествляться с ним, – сказал Борис задумчиво, – попытаться препарировать его что ли…, четко понимать, что оно собой представляет. Тогда все становится проще…, может быть, это ваше дело на самом деле не такое уж и важное…, как вам кажется…, оно… касается женщины? Простите, что вмешиваюсь, но мне искренне хочется вам помочь, да, и судьба Мири мне не безразлична, мой сын некоторым образом сломал ей жизнь. Я чувствую ответственность за эту женщину. Ваша дочка не должна расти без отца…, как когда-то Яша, хотя вы относились к нему как к родному сыну…, и я вам очень благодарен за это. Если не секрет, что за важное дело удерживает вас?
– Ко мне в руки случайно попал один таинственный прибор, – начал Максим, с трудом подбирая слова, – из такой глубины веков, что возраст его не поддается точной датировке. Хотя материал, из которого изготовлены все детали, сейчас только находится в разработке…, в секретной…. Потом, столь же мистическим образом, в мою сумку некто подкинул схему и инструкцию по сборке…, написанную на очень древнем языке. Прочитать ее нет никакой возможности…, теперь, когда Учитель больше не с нами. Он знал этот язык, я нашел в его доме книгу, написанную на нем…. Когда-то я дал ему обещание, что не буду собирать прибор, пока он жив, но сейчас я свободен от наложенного им запрета. Думаю, что назначение этого аппарата было ему хорошо известно, потому он и взял с меня слово.
– Но ведь есть же у вас какое-то предположение о назначении этого таинственного прибора? Иначе, зачем он вам? – Воскликнул Борис в большом волнении, – что вы ждете от него?
– Я думаю, что это…, грубо говоря, некий накопитель энергии…, так сказать, окружающего света, если облучить человека потоком этой энергии, он сможет мгновенно перейти махсом! Должно быть, древние пользовались таким методом, я очень хотел бы повторить эксперимент! Внешне прибор напоминает минору…, его семь трубок разной длины можно уподобить семи нижним сфирот…, конечно, надо еще многое обдумать, произвести точные вычисления, собрать прибор, прежде всего! На все это потребуется какое-то время, может быть, даже год…
– Кажется…, я что-то слышал об этом! – Вскричал Борис, побледнев. – В некоторых древних текстах его называют «Властелин Случая»! Использовать его очень опасно! Я думал, что это легенда…. Максим, вы изучаете каббалу уже более двух лет! Ваш Учитель возлагал на вас столько надежд…, он говорил мне об этом! Ведь не можете же вы не понимать, что в материальном мире нет ничего, что способно помочь человеку исправить свои свойства, да, еще в одну минуту! На любовь, ненависть, желания и молитву невозможно воздействовать с помощью материальных предметов!
– Я хочу в этом убедиться! А вдруг мы ошибаемся! Видите ли, физика и каббала – науки о строении Мироздания. Я довольно не плохо изучил строение микромира, очень многое знаю о поведении элементарных частиц. Да, и вам, наверняка, известно о влиянии на человека различных видов излучения, рентгеновского, радиоактивного. Они меняют биоструктуру! Говорят, что наши древние предки даже слышали голос Вселенной! У них были другие органы чувств, вернее, их сенсоры обладали иными возможностями, значит, можно попытаться их вернуть, восстановить! Овладеть древним способом возгонки сознания. Я должен попытаться! Иначе, мне не будет покоя…, никогда, нигде и ни с кем! Не отговаривайте меня, пожалуйста, не тратьте свое красноречие, это бесполезно. Я все решил! Так уж я устроен.
В этот момент Максим увидел, что по дорожке от калитки к ним идет Мири, и вдруг его охватило непередаваемое ощущение. Однажды, еще в первый свой приезд в Хайфу, Максиму встретилось необыкновенное дерево, весь ствол и ветви которого были усыпаны огромными треугольными колючками-шипами, напоминающими пирамидки. Он тогда почувствовал такую неимоверную агрессию, исходящую от этого странного растения, что даже невольно попятился. Точно такое же чувство он испытал сейчас, глядя на Мири. Сердце его сжалось от боли и раскаяния. Он понял, что ей страшно, и она отчаянно защищается. Максим мгновенно вскочил и побежал навстречу жене. Он схватил ее в охапку и крепко прижал к себе, почувствовав, как она сразу обмякла в его руках и, уткнувшись лицом в грудь мужа, горько разрыдалась.